«Занятие наукой – это удовлетворение собственных интересов за государственный счет»

8 февраля, в День российской науки, в Тольяттинском государственном университете состоялась открытая лекция редактора телеканала «Наука» Ивана Семенова. «ПН» давно дружит с ТГУ, поэтому воспользовался своими связями, чтобы договориться об интервью с мощным спикером и получить ответы на волнующие нас вопросы бытия. О том, чем занимается научный журналист, об интернациональности науки высших достижений и проблемах науки образовательной, о материальном статусе ученых, о том, как обстоят дела с государственным регулированием исследовательской деятельности и о многом другом, – наш разговор с господином Семеновым.

– Иван Николаевич, для того чтобы популяризовать науку, необходимо быть ученым?

– Нет. Я был ученым очень давно, в девяностые. А сейчас я научный журналист. Такому журналисту нужно уметь разбираться, где наука – где не наука, знать, когда и где уточнить научную истину, какому источнику доверять, а какому нет. Моя работа, по сути, заключается в том, чтобы безостановочно читать научно-популярные тексты. И когда занимаешься этим много лет, поневоле начинаешь в этих самых науках разбираться.

– Сегодня отмечается День российской науки. Но злые языки предлагают переименовать этот праздник в «День постсоветской науки». Мол, то, что называется российской наукой, сегодня – это топтание на осколках былого величия. Как вы относитесь к такому утверждению?

– Зависит от того, о чем мы говорим. Если мы говорим о науке фундаментальных прорывов, то в современном мире не существует ни российской, ни постсоветской, ни американской, ни немецкой, ни швейцарской, ни какой-либо другой науки. Какой стране, например, присвоить открытие бозона Хиггса, которое завершило систему Стандартной модели физических элементарных частиц? Он был открыт в CERN (Европейская организация по ядерным исследованиям, крупнейшая в мире лаборатория физики высоких энергий. – Прим.), и сами ученые говорят, что протоны, которые бегают внутри большого адронного коллайдера, – это самые успешные в мире контрабандисты: за секунду они несколько миллионов раз пересекают границу Швейцарии и Франции, на границе которых коллайдер расположен.

И это очень символично: когда я в 2012 году снимал фильм об этом открытии в CERN, то у меня из 15 интервью только два были не на русском языке. И это не оттого, что я специально искал в институте русскоговорящих ученых, а потому что их там очень много. Кто-то давно перебрался в Европу и натурализовался, кто-то приехал в командировку, кто-то работает по контракту. Почти весь технический персонал, прекрасно обслуживающий Большой адронный коллайдер, – наши ребята. Директор института – австриец, множество ученых из Англии и Америки. Так кто открыл бозон Хиггса? Ответ очевиден – это фундаментальное достижение всего человечества.

Еще один пример. В подмосковной Дубне достраивается коллайдер NICA, который будет изучать состояние материи, называемой кварк-глюонной плазмой. Это, если не вдаваться в подробности, примерно то, что находится в центре нейтронных звезд, и то, что предположительно появилось через нескольких пикосекунд после Большого взрыва. Так вот, материально и интеллектуально в этом процессе участвует множество стран, и российским этот коллайдер делает только географическая привязка. А первый важнейший элемент устройства – огромный соленоид – приплыл по морю и каналу Москва – Волга из Италии. Так что если говорить о науке высших достижений, то она всегда сугубо интернациональна. Возможно, национальная наука высших достижений существует в Северной Корее, однако это никому не известно.

– Но ведь не одними высшими достижениями живет академическая мысль?

– Да, с образовательной и учебной наукой ситуация иная. Если говорить о системе подготовки ученых, об аспирантских программах, о докторантурах – буквально до последнего времени все это едва теплилось на том, что оставалось после СССР. Лет десять назад ситуация начала меняться, и мы стали замечать в образовательной науке некоторое количество свежих ростков. К сожалению, не все из тех, кто руководит российской наукой и страной, понимают важность образования. В России сейчас легче найти деньги на то, чтобы запустить в космос сложнейший телескоп, чем добиться финансирования телескопа учебного. В 2019 году запустили российско-немецкую космическую обсерваторию, но прямо сейчас закрывают и сносят Пулковскую обсерваторию под Питером. Это очень печально, так как речь идет об одной из первых славных страниц отечественной астрономии.

Почему так произошло? А потому, что государством был задан конкретный вопрос: «Что вы откроете с помощью данной обсерватории?» И ученые дали совершенно четкий ответ: «Ничего». Данная обсерватория никоим образом не конкурирует ни с одним современным прибором, а уж тем более с орбитальной научной станцией. Ну и зачем тогда давать деньги на ремонт старой железяки и покраску древних стен? Ответ очень простой: те, кто впоследствии будет работать на суперприборах, должны быть на чем-то взращены. Нельзя студентов и аспирантов сразу же пускать за прибор высших достижений. Их надо учить на таких объектах, какой была снесенная Пулковская обсерватория.

– А образ российского ученого как гениального, но практически нищего человека актуален? Зарплата является инструментом популяризации науки как профессии?

– Со времен моего студенчества существовала такая формула: «Занятие наукой – это удовлетворение собственных интересов за государственный счет». И те люди, которые называются учеными не по роду занятий, а по своей внутренней сути, конечно, продолжат заниматься наукой в любых условиях. Но проблема действительно есть. В одном и том же научном учреждении по ряду причин могут работать ученые совершенно разного материального статуса. Кто-то участвует в больших международных проектах, и даже редкие выступления на иностранных конференциях делают специалиста заметно богаче его коллеги, с которым он трудится в одном кабинете. Кто-то занимается популяризацией и работает с телеканалами наподобие нашего. Кто-то пишет книги или читает платные лекции. И все это говорит о том, что оплата труда ученых в России является совершенно неудовлетворительной.

Положение ученых сейчас можно сравнить с положением школьных учителей. Не так давно один государственный деятель, обращаясь к преподавателям, сказал, что те, кто хочет зарабатывать, пусть идут в бизнес, а учительство – это призвание. Он, безусловно, выразился по-хамски, но по сути его высказывание приходится признать правдивым. Те, кто «болен» преподавательством или наукой, продолжат заниматься любимым делом, как бы ни было тяжело. В конце концов, человек продолжает думать вне зависимости от того, сколько ему платят.

Но еще хуже дела обстоят с государственным регулированием исследовательской деятельности. Например, недавно мне жаловались новосибирские химики: им не доставляют необходимые для научной деятельности редкие вещества из-за границы. Почему? А потому, что они являются возможным компонентом какого-то наркотика. И органы даже не задумываются, что тот элемент, получение которого блокируют ученым из Академгородка, реально тормозит науку России. Вспомним известный эпизод, когда парень из Краснодара изобрел не трескающуюся гибкую солнечную батарею с каким-то невероятным КПД. Его за это вообще «закрыли». Он там якобы что-то запрещенное использовал. Такие действия иначе как вредительством назвать нельзя.

– Россия – все еще великая космическая держава или уже не очень?

– Безусловно, великая. И аппарат, который летает в полутора миллионах километров от нас, во второй точке Лагранжа, и уже третий раз по кругу фотографирует Вселенную в жестком рентгене, – тому яркое подтверждение. Я говорю о космической обсерватории «Спектр-РГ», запущенной в 2019 году. К концу 2020-го она сделала обзор всего неба, что позволило создать уникальную карту Вселенной в рентгене. До этого у нас летал замечательнейший прибор «Радиоастрон», который исследовал квазары в центре активных галактик и много чего открыл.

А сейчас в нескольких научных организациях собирается удивительный прибор под названием «Миллиметрон». Он будет исследовать Вселенную в миллиметровых волнах, и, если удастся его развернуть, в чем правда есть сомнения, мы заглянем в черную дыру и, возможно, узнаем, что она действительно является «кротовой норой». Проект невероятно претенциозный, траектории, на которые необходимо вывести аппарат, просто немыслимые. Необходимо, чтобы, находясь на огромном расстоянии от Земли, прибор постоянно находился в ее тени. Задача эта архисложная.

– И все это наши разработки?

– Погодите! Мы уже проговорили, что такие прорывные вещи национальными не бывают. Ну не воюем мы, например с Германией, в космосе, и потому в аппарате «Спектр-РГ» телескоп, снимающий в мягком рентгене, немецкий, а в жестком – русский.

– Нам стоит переживать из-за скромного количества нобелевских лауреатов? Премия стала политизированной?

– Нобелевка – дело хорошее. Но переживать и испытывать из-за нее какую-то ревность не стоит. Например, из 20 российских лауреатов шестеро воронежцев. Что это значит? Что Воронежский университет лучше Тольяттинского? Нет, просто так совпало. Даже у великого Стивена Хокинга нет премии – просто не успели дать, а посмертно не вручают. И это частая история. Например, года два назад Нобелевку вручили за светодиоды. Весь научный мир смеялся. То есть дали совершенно справедливо, просто запоздали лет на двадцать. Какая же это инновация, когда светодиоды уже из каждой бутылки торчат?

Что касается политического момента. Не обсуждая премию мира и премию по литературе, могу сказать, что за медицину, физику и химию присуждают справедливо и здраво. И относиться к Нобелевской премии нужно как к некоему маркеру, подчеркивающему определенные перспективы. К примеру, в минувшем году премию вручили, говоря простым языком, за черные дыры. Для всех людей, финансирующих науку, для университетского руководства, для тех, кто планирует постройку сложных научных приборов, это некий знак, что астрофизика сильных гравитационных объектов сейчас на коне и имеет смысл обратить на это внимание.

– Провинциальные города, такие как Тольятти, вносят сколько-нибудь заметный вклад в российскую науку или все открытия сконцентрированы в наукоградах и столицах?

– Еще одна из проблем госрегулирования – это недостаточное взаимное информирование ученых о том, кто над чем работает. Мы в рамках нашего телеканала «Наука» организовали конкурс «Снимай науку», где предложили научным группам, энтузиастам и организациям делать ролики о том, чем они занимаются. Вы не представляете, какие поразительные вещи и из каких неожиданных уголков страны стали к нам приходить. Кто-то занимается беспилотниками, которым не нужен GPS, другие выводят бактерии, разлагающие пластик. Удивительных начинаний очень много, и тут и для нас с вами, журналистов, есть определенный челлендж. Возможно, мы должны взять на себя функцию информирования и коммуникации ученых.

– Вопрос, который вам в Тольятти не могут не задать: массовый электромобиль – это утопия или ближайшее будущее?

– Проблема электромобиля – только в неэффективности современных аккумуляторов. Так вот, весь мир, все физико-химические научные институты планеты ищут решение. Полагаю, что в течение десяти лет все-таки придумают сверхэффективный аккумулятор. И тот, кто изобретет подобную батарейку размером с бутылку, станет миллиардером и накачает свое научное учреждение такой кучей денег, что их хватит до окончания истории Вселенной. А ультраводородная экономика медленно, но верно отмирает. Так что да, массовый электроавтомобиль – это ближайшее будущее.