«Если я не буду хорошим управленцем, то не смогу заниматься благотворительностью»

Тольяттинский юрист Анатолий Арсенихин построил свое дело в довольно популярной сегодня сфере некоммерческих организаций (НКО). Его фонд в прошлом году получила один из самых крупных правительственных грантов – 1,8 млн рублей на поддержку бездомных и незащищенных слоев населения. Почему НКО переживают в России настоящий бум, зачем государство выделяет миллиарды на их развитие, можно ли заработать в некоммерческом секторе и как отличить «чистую» НКО от компаний по отмыванию наличности – в интервью «ПН».

– Анатолий Геннадьевич, почему вы вдруг решили пойти в некоммерческий сектор? Ведь не потому, что решили помогать людям?

– Это целая история. До армии окончил радиотехнический техникум, получил редкую на тот момент профессию, вернулся – а тут перестройка. Завода, где можно было бы работать, нет, профессия не востребована. Пошел учиться в Самарскую гуманитарную академию на юриста и дипломную работу  стал делать по некоммерческим организациям. Тогда это было что-то совершенно новое, интересное, мало кто что-то знал о подобных структурах. Литературы никакой нет, информации тоже, компьютеры были у одного из тысячи, до массового проникновения интернета оставалось еще много лет. Пока изучал тему, она стала по-настоящему моей. Практику проходил в комитете по делам молодежи: было интересно, как взаимодействуют бюджет, власть, люди. Как раз в тот момент стали открываться всевозможные НКО, в Россию зашло много зарубежных фондов, которые стали оказывать поддержку нашим благотворительным организациям.

Замечу, на самом деле отличия у НКО от коммерческой организации в их сути. Например, законодательством предусмотрено, что НКО может заниматься приносящей доход деятельностью. Ведь это служит достижению ее целей, бизнес: надо правильно написать проект, суметь привлечь финансирование и реализовывать его. Разница в том, что НКО что-то хотят изменить в нашем обществе, провести социальные преобразования при помощи грантодателя.

– Есть такое мнение, что фонды, НКО – это золотое дно для отмывания денег, что их практически невозможно проконтролировать. Насколько это утверждение верно?

– Мысль на самом деле правильная. Какое-то количество организаций, где-то 10–15%, – это заводь, которая специально создается именно для этих целей. Но и в коммерческих, и в государственных организациях тоже мошенников хватает. Если у человека мозги настроены на аферы, то он будет стремиться провернуть их где угодно, в том числе и в НКО.

– И как понять, что организация не мутная?

– Есть определенные признаки. Например, если НКО работает давно, на ее сайте представлены дела и проекты, то ей, казалось бы, можно доверять. Но не все так просто: в старую организацию может прийти новое руководство и все изменить. В то же время есть вновь созданные НКО, которые хотят работать честно. Поэтому, прежде всего надо смотреть на проекты, где видно все: цели, задачи, бюджет, работа в соцсетях. Хорошая организация всегда прозрачна. В НКО не должно быть закрытых тем, «коммерческой тайны». Зарплаты, партнеры – все открыто. Так что на самом деле проконтролировать работу можно.

– Когда вы открыли свою первую НКО?

– В 1999 году. У нас была хорошая очень идея – помогать молодежи. Увидели проблему, что молодых обманывают на юридическом поле, и открыли юридическую клинику, назвали ее «Открытая Альтернатива». Подали проекты в грантовую организацию, получили деньги и начали помогать молодым людям – бесплатно оказывать консультации. Но к нам неожиданно стали приходить все: и взрослые, и бедные, и бездомные.

Когда мы столкнулись с огромным  потоком, поняли, что подобная поддержка важна для всех. Стали выделять направления работы: помощь женщинам, которые подверглись домашнему насилию, борьба с коррупцией, поддержка молодежи, бедные, бездомные, мигранты, ресурсный центр для НКО, где мы помогаем другим организациям развиваться и взаимодействовать. Проблем в регионе и стране много.

– В том, что вы делаете сейчас, больше бизнеса или социальной работы?

– Конечно, социальной работы больше. Но если я не буду хорошим финансовым менеджером, не буду понимать, как правильно распределить доходы и расходы, я не смогу заниматься благотворительностью. Ведь самые известные меценаты, тот же Савва Морозов, были, прежде всего, хорошими предпринимателями. И я стараюсь выстраивать отношения с организациями донорами так, чтобы в грант были заложены аренда, зарплаты, на которые организуется социальная работа, и многое другое. Так что это еще  и грамотный финансовый менеджмент, безусловно.

– Почему наше государство в последние годы так активно поддерживает НКО?

– В нулевые годы на рынке работало множество иностранных доноров, которые учили нас, как жить, как создавать социальные проекты. Тогда государство столько денег для некоммерческих организаций не выделяло. А сегодня все изменилось: мы не хотим, чтобы нами кто-то командовал из-за границы, а значит, государству надо брать бразды правления в свои руки. Поэтому действует политика поддержки социальных проектов и НКО.

И если говорить о Фонде президентских грантов (там 13 направлений), сумма, которую оттуда выделили за предыдущие несколько лет, превысила те средства, которые вложили все иностранные фонды с начала нулевых. Плюс к этому многие коммерческие структуры создали фонды и выделяют деньги через грантовые конкурсы – СИБУР, «Лукойл» и прочие. Главное – грамотно писать проекты и объяснять, что вы хотите сделать.

– Насколько я знаю, количество НКО в Тольятти в последние годы выросло.

– Да, сегодня таких организаций в нашем городе насчитывается почти восемьсот. В среднем в месяц создаются две новых НКО.

– Это похоже на какой-то бум.

– Да, это бум, но только для прозрачных организаций с хорошими намерениями. И произошел он из-за более активной помощи государства, особенно Фонда президентских грантов. Вот смотрите: чтобы получить субсидии для бизнеса, организация должна проработать на рынке более трех лет. А чтобы подать заявку на получение гранта, НКО должна работать всего полгода. Это же настоящий стартап, социальный лифт для самих НКО! Кстати, к нам приходит много молодых людей с идеями, которые понимают, что для их реализации необходима организация.

– Вы выиграли президентский грант на 1,8 млн. рублей на поддержку малоимущих слоев населения. Почему выбрали именно это направление?

– К сожалению, у нас не сокращается количество бедных и бездомных людей, а государственные технологии, направленные на то, чтобы таких людей кормили, обували, одевали, предоставляли жилье, не создаются. Пока этого направления нет, у нас всегда будет работа.

Я, конечно, выступаю за повышение роли государства в сфере заботы о бездомных людях. Я за то, чтобы во всех районах были созданы «низкопороговые» центры, куда могут прийти грязные, голодные, бездомные, люди без документов, где бы их могли привести в порядок, накормить и обогреть. Это было бы замечательно, а мы всегда найдем, чем заниматься.

– Какой в Тольятти процент граждан с подобными проблемами?

– Мы проводили межрегиональное исследование. По его данным, в нашем городе около 3 тыс. человек. Но это приблизительные данные. Мы считали тех, кто на самом дне. Но никто не вел статистику, сколько таких людей по всей Самарской области. Кроме того, у нас огромное количество латентных бездомных. Например, женщин, попавших в сложную жизненную ситуацию, которых вместе с детьми на улицу выгнали мужья. Да и мужчин часто выселяют успешные бывшие жены.

– Как вы им помогаете?

– У нас есть большой банк одежды, есть партнерские организации. Оказываем юридические консультации, в том числе выездные, кормим в двух местах в Новом городе – на Революционной и на Московском проспекте. Заметил, что когда идет раздача еды, 50% в очереди – это не бездомные, а простые бедные люди. Они приходят за хлебом, за супом, приезжают одеваться. Думаю, с этой проблемой мы будем работать еще долго.

– Есть такое мнение, что, условно говоря, милостыня только развращает человека, что люди должны сами выбираться из ситуации, в которую попали.

– С одной стороны, это правильно. С другой, не все так просто. Смотрите: у 12% бездомных высшее и среднее образование, 44% имеют среднее образование, 16% – среднее профессиональное, 14% – неоконченное среднее, 5% – начальное и только 9% – вообще без образования. Получается, что это в основном рабочие люди, которые могут трудиться и платить налоги. Просто когда мужчина или женщина попадают на улицу, мало того что они переживают стрессовую ситуацию: в этот момент они входят в определенный социум, а там другие правила жизни. И когда человек скатывается вниз и живет там, где мы выжить не можем, подняться наверх самому практически невозможно.

К тому же часто человек уходит на дно не по своей воле – разводы, мошенничества, последствия неудачных займов в микрофинансовых организациях. Люди подписывают документы, где мелким шрифтом написано, что за мизерную ссуду они отдают в залог квартиру. Эта сумма моментально вырастает до огромных размеров, и вот квартира уходит. Есть бандитские группировки, которые вычисляют одиноких стариков, обманывают, выгоняют на улицу. Бездомные живут у нас в землянках в лесу, над ними глумятся, избивают. А как купить квартиру, если ты ее потерял? Как устроиться на работу, если ты бомж? Вот в этом случае и нужна наша помощь. Добавлю: средний стаж жизни бездомного на улице – семь лет.

– Были ли в вашей практике случаи, когда люди, попавшие под ваше попечение, смогли снова вернуться в социум?

– Да, и таких людей много. Здесь главное, чтобы человеку стали помогать. Один человек вышел через спорт: мы помогли ему сколотить футбольную команду из таких же бездомных. Потом появились спонсоры, стали помогать организовывать игры с другими командами. А у него было образование – мог заниматься рекламой, социальными исследованиями. Постепенно через знакомых обрел заказы и сейчас живет в Петербурге, издает газету для бездомных. И он уже не бедный человек – у него есть свой дом, он путешествует и занимается социальными проектами.

– Грант в 1,8 млн. рублей – это много или мало?

– Если говорить с точки зрения профессионального менеджера, то денег всегда мало. Если было бы больше, можно было организовать раздачу еды в Комсомольске, в Центральном районе, подумать об обустройстве ночлега или настоящего реабилитационного центра.

Сейчас самый большой эффект я вижу в том, что мы объединяем под собой другие организации, которые затем вырастают и тоже начинают что-то делать. Наша задача – добиваться от власти, чтобы таким людям была оказана помощь, чтобы правоохранительные органы пресекали обманы с недвижимостью.

– Власть как-то реагирует?

– Да, реагирует. Но не всегда для наших целей предусмотрен бюджет. Нам нужны региональные программы, где должна быть прописана роль власти, общества и коммерсантов. Надо объединяться и решать эту проблему вместе.